Внезапно волнующая, завораживающая страстность, с которой он продолжал монолог, иссякла, и он вновь стал полуироничен, полунасмешлив, полувысокомерен, словно почувствовал, таинственно ощутил, что я балансировала уже на грани истерики, и как следствие ее всплеска – полной душевной и физической истощенности, и далее: тупой покорности судьбе, примирения со смертью; утешения в смерти. Да! Ощущения прибежища в смерти, душевной энтропии. Мертвая пружина, напряженная сверх меры, и сломавшаяся от усталости, – бесцельно и разрушительно отдавшая накопленную энергию. О-о-о-о! Такой исход чувств, в ком-нибудь из нас, его совсем не устраивал. Не устраивал ни капельки, ему необходимо было держать нас на грани, – конечно же, для нашего же блага! Мерзко.
Пойду, успокоюсь.
Вообще – и тогда, и впоследствии – слушая его, мне казалось, что он развлекался, запугивая нас; насмешничал напропалую, намеренно выводя нас из себя. И теперь только, вспомнив все как следует, я сознаю, что только такой способ был единственно доступной ему возможностью сказать все – почти все, по крайней мере, очень многое, и при этом не дать нам о щ у т и т ь смысл его слов, перепугаться больше, чем мы уже были напуганы. Страшно напуганы, напуганы почти настолько, что бы наша воля к жизни перегорела страхом в тупую покорность судьбе быть съеденным неизвестно чем, дьявол знает в какой дали от дома!
Я была к нему несправедлива.
Итак, с холодным ироничным превосходством, он продолжал. – Судари и сударыни, довольно бока отлеживать. – Небрежно швырнул нам в ноги сандалии-самоделки, которые он так мило состряпал для нас. Подошел к своему оружию, подобрал его, нацепил на себя. Повернулся уходить, и уже удаляясь, добавил, – Мальчики и девочки, поторопитесь, пора отсюда делать ноги. Пока вам их тут не пообкусали.
Глава 3
Псевдоберезы становились все ниже, тоньше и неберезовее, в общем – мельчали. И более жидкой становилась отбрасываемая ими тень. Меньше тени – больше солнца. Горячено летнего солнышка на наши бедные головушки. Неприятное ощущение. Каково же ЕМУ с самого утра было париться в этакой броне?
Как-то сам собой, почти стихийно, в нашей походной группе образовался порядок. Незнакомец неторопливо крался впереди, немного в удалении от нас, но так, что бы мы его хорошо видели. Следом тянулся наш обоз: я и Ольга, навьюченные нелегонькими рюкзаками, тащились впереди, следом, меняясь каждые десять минут местами, волоклись наши мальчики – этаким треугольником: двое тянули салазки, третий, вооружившись Женькиным ружьецом-пугачем, прикрывал наше бегство.
Двигались молча. Топали ножками целых полчаса – на удивление скучно топали. Тем временем, сквознячок, уже давненько бродивший по лесу, окреп в ощутимо поддувавший в спину, ветер. И любопытно: мы шли чуть-чуть не по ветру, несильно, но все же отклонялись вправо.
О-го! Впереди сплошным валом завиднелось удивительно странное сплетение упавших – как бы поточнее выразиться – поникших, обмякших стволов и ветвей, ненормально выцветших, частью посеревших, а местами и почерневших. Как-нибудь по весне видели кучи прелой соломы? Так это и выглядело со стороны, – только помасштабней.
Он вошел в этот хаос. И мы, конечно, поспешили следом.
Дурно пахнущая, вяло расползающаяся, разлагающаяся под ногами растительность – ничего царственного в ЭТОМ Лесу, не было: хлам хламом, гигантская куча отбросов.
Не успели мы еще толком перебраться через эти завалы, как нас остановили... Мой нос обожгла, неодолимо расползающаяся и против ветра, могучая, густая, тошнотворно отдающая трупным, ВОНЬ – озеро ВОНИ. И ОТКРЫВШИЙСЯ ПЕРЕД НАШИМИ ВЗОРАМИ ПЕЙЗАЖ: жирная, мягко лоснящаяся, сизая жижа обволакивала, пропитывала все обозримое пространство. И ЗЛОВОНИЕ – настоящая (и безразмерная) выгребная яма – Королева выгребных ям. А сквозь это месиво пробивалась, чуть дальше впереди, вставала, смыкаясь уже сплошной стеной, молодая, но на глазах крепнущая поросль… неизвестно чего. Фиолетового цвета.
То есть, конечно, это был Лес. А слизь, покрывавшая песок под ногами – след разрушений, нанесенных ему лишайником. Но КАК мерзко все это выглядело! И какая вонь!
Наш проводник. Нет. ОН стоял на самой кромке грязевого поля.
Он не повернулся лицом к нам, когда мы остановились за его спиной, Он вообще не шелохнулся. Помедлив, сказал только в обычной своей безразличной манере три слова. – Попейте воды, отдохните…(И я сразу ощутила, насколько запыхалась, взопрела – выдохлась, да и остальные выглядели порядком вымотанными.) - Помедлив, добавил, разъясняя, – Самое жестокое испытание, из неизбежного, предстоит нам здесь и сейчас. – И, наконец. – Позади вас дерево, с него виден весь Лишайник. – А что ему было на нас смотреть? Наверно, надоели мы ему уже до смерти – неумехи слабосильные.
Наши мальчики, не без охоты, запрыгнули на ближайшее дерево – благо, для них, труда это особого не составляло. Помогли вскарабкаться туда же и мне. Даже Ольга, немного помявшись внизу, позволила затащить себя наверх.
Солнце светило нам в спину, подсвечивая открывшееся пространство, помогая разглядеть его в подробностях.
Скудный пейзаж. Обычные скалы – таких и на нашей Земле вдоволь. А между ними, и верхушками фиолетовых побегов, узкой, несерьезной полосой, виднелась скучная, цементных оттенков, равнина. Вот только... воздух над ней волновался как-то странно: то уплотнялся, покрываясь рябью, то шел крапинами, пятнами – отдаленно похожим бывает марево над шоссе в жаркий день, только там воздух не теряет вдруг, без посторонней причины, временами прозрачность… и линии, которым положено быть прямыми, здесь таковыми не выглядели.